Через несколько дней Ахилла,
рыдая в углу спальни больного, смотрел, как отец Захария, склонясь к изголовью Туберозова, принимал на ухо его последнее предсмертное покаяние. Но что это значит?.. Какой это такой грех был на совести старца Савелия, что отец Бенефактов вдруг весь так взволновался? Он как будто бы даже забыл, что совершает таинство, не допускающее никаких свидетелей, и громко требовал, чтоб отец Савелий кому-то и что-то простил! Пред чем это так непреклонен у гроба Савелий?
Неточные совпадения
Отец трепетал над ним, перестал даже совсем пить, почти обезумел от страха, что умрет его мальчик, и часто, особенно после того, как проведет, бывало, его по комнате под руку и уложит опять
в постельку, — вдруг выбегал
в сени,
в темный
угол и, прислонившись лбом к стене, начинал
рыдать каким-то заливчатым, сотрясающимся плачем, давя свой голос, чтобы рыданий его не было слышно у Илюшечки.
В комнате было очень светло,
в переднем
углу, на столе, горели серебряные канделябры по пяти свеч, между ними стояла любимая икона деда «Не
рыдай мене, мати», сверкал и таял
в огнях жемчуг ризы, лучисто горели малиновые альмандины на золоте венцов.
В темных стеклах окон с улицы молча прижались блинами мутные круглые рожи, прилипли расплющенные носы, всё вокруг куда-то плыло, а зеленая старуха щупала холодными пальцами за ухом у меня, говоря...
В другом
углу хныкал Гаврила и с благоговением смотрел на Фому Фомича, а Фалалей
рыдал во весь голос, подходил ко всем и тоже целовал у всех руки.
На дворе происходила страшная суматоха. Жена Петра бегала как полоумная из
угла в угол без всякой видимой цели; старуха Анна лежала распростертая посредь двора и, заломив руки за голову,
рыдала приговаривая...
Но тут вся сцена становилась какою-то дрожащею. Бобров топал ногами, кричал: «Прочь, прочь, мошенник!» и с этим сам быстро прятался
в угол дивана за стол, закрывал оба глаза своими пухленькими кулачками или синим бумажным платком и не плакал, а
рыдал,
рыдал звонко, визгливо и неудержимо, как нервическая женщина, так что вся его внутренность и полная мясистая грудь его дрожала и лицо наливалось кровью.
Сядем и будем говорить, говорить. Хорошо здесь, тепло, уютно… Слышите — ветер? У Тургенева есть место: «Хорошо тому, кто
в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть теплый
угол». Я — чайка… Нет, не то. (Трет себе лоб.) О чем я? Да… Тургенев… «И да поможет господь всем бесприютным скитальцам…» Ничего. (
Рыдает.)
Что же касается до Зиновья Прокофьевича, то, имея доброе сердце, он
рыдал и заливался слезами, раскаиваясь, что пугал Семена Ивановича разными небылицами, и, вникнув
в последние слова больного, что он совсем бедный и чтоб его накормили, пустился созидать подписку, ограничиваясь ею покамест
в углах.
Вдруг все взгляды обратились
в угол за комодом. Пение смолкло. Ляхов, подперев голову руками и впившись пальцами
в волосы,
рыдал, низко наклонясь над столом. Он
рыдал все сильнее. Мускулистые плечи судорожно дрожали от рыданий.
Она бросилась на колени перед висевшими
в углу образами, ломала руки,
рыдала и молилась.